На пути к Академии - Страница 13

– Пока ничего.

– Послушай, па. Я пару раз видел Джоранума по головизору. Я даже записал его речи. Про него же все болтают напропалую, вот я и решил посмотреть, что он скажет. И знаешь, что-то есть в его трепе. Мне он ни чуточки не нравится, я не верю ему, и все-таки что-то в нем есть этакое. Он хочет, чтобы у всех секторов были равные права и возможности, – в этом же нет ничего дурного, верно?

– Конечно, нет. Любой цивилизованный человек подписался бы под этим.

– Так почему же тогда у нас все не так? Император под этим подпишется? А Демерзель?

– Императору и премьер-министру приходится заботиться обо всей Империи. Они не могут все время думать только о Тренторе. А Джорануму легко разглагольствовать о равенстве. У него никакой ответственности ни за что нет. Занимай он правящий пост, он бы быстро убедился, что это колоссальный труд – править двадцатью пятью миллионами миров. Да и не только в этом дело. Он бы постоянно сталкивался с сопротивлением, которое бы оказывали ему сами секторы. Каждому из них хочется побольше равенства для себя – но не столько же для других. Скажи, Рейч, тебе не кажется, что Джорануму надо бы дать возможность поуправлять, хотя бы для того, чтобы мы увидели, на что он способен?

– Не знаю, – пожал плечами Рейч. – Я просто думаю… Но я точно знаю, если бы он попробовал тебя хоть пальцем тронуть, я бы его придушил на месте.

– Следовательно, любовь ко мне для тебя стоит выше судьбы Империи?

– Еще бы. Ты – мой отец.

Селдон с любовью посмотрел на Рейча, но не прочел в его взгляде того, что позволило бы ему окончательно успокоиться. Каковы были на самом деле гипнотические чары Джоранума?

9

Гэри Селдон откинулся на спинку стула, которая слегка подалась назад. Полулежа, закинув руки за голову, он прикрыл глаза. Казалось, он дремлет.

Дорс Венабили сидела в противоположном конце комнаты около выключенного вьюера. Микрофильмы, просмотренные ею, уже были убраны в футляры. Сегодня она основательно покопалась в них, проверяя правильность своей точки зрения относительно Флоринского Инцидента, имевшего место на раннем этапе истории Трентора, и решила, что пора передохнуть. Интересно, о чем думает сейчас Гэри?

Наверное, о психоистории. Скорее всего, у него уйдет весь остаток жизни на разработку подходов к этому полухаотичному методу, а закончить работу он так и не успеет и будет вынужден передать ее другим (и частности, Амарилю, если этот молодой человек к тому времени тоже не сломает голову на психоистории}, и это разрывает его сердце.

Однако именно это давало ему силы для жизни. Он непременно проживет дольше, когда каждый его день с утра до ночи занят делом, и это радовало Дорс. Но она знала, что настанет день, когда потеряет его, и мысль эта путала ее. Она и подумать не могла раньше, что будет так, – раньше, когда ее задача была проще простого – беречь его ради сохранения его знаний.

Когда же все это стало для нее личным делом? И могло ли быть теперь что-то более личное? Что такого было в этом человеке, что заставляло ее волноваться всякий раз, когда его не было рядом, – даже тогда, когда она была твердо уверена, что с ним все в порядке, и по идее, заложенные внутри нее рефлексы не призывали ее ни к каким действиям? Ведь ей было приказано всего-навсего заботиться о его безопасности. Откуда же взялось все остальное?

Давным-давно она поговорила об этом с Демерзелем – тогда, когда твердо убедилась, что чувства не обманывают ее.

Он грустно посмотрел на нее и сказал:

– Простых ответов не жди, Дорс. Ты сама не так проста. Я в своей жизни тоже изредка встречаю людей, рядом с которыми мне было легче думать, приятнее существовать, проще проявлять ответные реакции. Я пытался оценить причину легкости моих реакций в их присутствии и трудность – в отсутствии, чтобы понять, что я приобретаю или теряю. В конце концов стало ясно, что радость от их общества перевешивала печаль от их исчезновения. Так что уж лучше испытывать такие чувства, какие ты испытываешь сейчас, чем наоборот.

Дорс подумала: «Настанет день, и Гэри уйдет, и этот день с каждым часом все ближе, и думать об этом я не должна».

Именно затем, чтобы избавиться от этой навязчивой мысли, она окликнула мужа:

– Гэри, о чем ты думаешь?

– Что?

Селдон открыл глаза и посмотрел на Дорс.

– Скорее всего, о психоистории. Наверное, зашел в очередной тупик?

– Да ну… Вовсе не об этом я думал. Знаешь, о чем? – спросил он, негромко рассмеявшись. – Ни за что не догадаешься. О волосах!

– О волосах? Вот это номер! О чьих же?

– В данный момент – о твоих, – сказал Селдон и с любовью посмотрел на жену.

– С ними что-нибудь не в порядке? Может, перекрасить их в другой цвет? Наверное, я должна была уже поседеть?

– Брось! Твоим волосам не нужна седина… Понимаешь, эта мысль заставила меня подумать о совершенно посторонних вещах. К примеру, о Нишайе.

– Нишайя? Это что?

– Видишь ли, Нишайя не была частью доимперского Тренторианского Королевства, потому я вовсе не удивлен, что ты о ней даже не слышала. Это планета, очень маленькая. Изолированная. Никому не нужная и неинтересная. Да и я о ней в конце концов узнал только потому, что поинтересовался. Мало какому из двадцати пяти миллионов миров удавалось добиться такого головокружительного взлета известности, причем среди них вряд ли отыщется столь малозначительный мир, как Нишайя… А ведь это интересно, не правда ли, и весьма значительно.

Дорс отодвинула в сторону справочные материалы и спросила: